Рассказ
Полинка королевишной ходила. До вчерашнего дня. Природа не обидела Полинку фактурой. Витёк так и говорил: «У тебя, Полинка, что полупопия, что полушария - глаз радуют!» И то верно! Мировые худосочные стандарты Полинкина фигура раза в три обогнала. Но на Природу не обижалась. Какая есть. Да и Витёк её именно такой полюбил. И всё у них с Витьком ладно да складно выходило. И Полинка поверила, что счастье вот оно. И даже решилась побаловать себя. Витьком любимую. Купила с зарплаты атласа белого с выбитыми розочками. Красоты небывалой! И халат сшила. Королевский! Витёк, как увидел ее в этом халате, аж в лице изменился...
Утром она поднялась пораньше, надела аккуратно сложенный на стуле новый халат и пошла завтрак готовить. Как настоящая мужняя жена.
Пупочков вчерашних разогрела, кофе сварила. Умница-разумница! А Витёк бочком-бочком к двери и оттуда скороговоркой выдал. Полинка речь его запомнила слово в слово. Долго потом она эту речь по словечку, по буковке разбирала, словно пыталась понять, откуда же взялся в безобидных вроде словах этот страшный убийственный смысл. А сказал Витёк, что ему уже тридцатник, мамаша всю плешь проела: женись да женись. И Витёк постучал по макушке, где, видимо, находилась проеденная его мамашей плешь. И он, Витёк, плюнул на свою свободную холостую жизнь и вот женится. В эту субботу. На свадьбу не зовет. Сама понимаешь, не прилично. Прости, Полинка, и прощай! Ты, конечно, баба хорошая, но жена – это такое дело. Витёк неопределённо повертел рукой, как бы поясняя, какое непростое это дело – жена. И ушёл. А Полинка сняла свой новый праздничный халат, аккуратно повесила на плечики в шкаф. И превратилась в снежную бабу.
На свадьбу она конечно не пошла. Но издали посмотрела, на кого её Витёк променял. Так, ничего особенного. Против Полинки – Мышиный Хвостик...
Прошло лет пять...
И вот в унылый вечер раздался стук в дверь. На пороге стоял Витёк. Вот уж нежданный гость! Полинка с забытым интересом разглядывала его. Постарел и как-то осунулся. Неухоженный какой-то. Вон воротник залоснился. Что ж это Мышиный Хвостик так плохо за мужем следит! А это кто? У ног Витька топтались двое малышей лет трёх. Двое Мышат с большими печальными глазами.
Витёк неожиданно бухнулся на колени:
– Полинка, не гони! Прости! Но кроме тебя некому помочь. Беда у меня, Полинка!
Мышата испуганно жались к отцу, их светлые печальные глаза налились слезами.
Из бессвязного рассказа Витька Полинка кое-как поняла, что с Мышиным Хвостиком что-то не ладно, а Витьку завтра в рейс на неделю. Перевели его на дальние рейсы. И отказаться нельзя – уволят. А он кормилец. И ехать нельзя – на кого ж малышей оставить? Наталья не усмотрит за ними. «Наталья – это Мышиный Хвостик», – подумала Полинка, но вслух ничего не сказала. А Витёк продолжал рассказывать. Пока мать была жива, она помогала. Но нет матери, умерла полгода назад. И у Натальи тоже никого из родни не осталось. Соседка помогала присматривать за малышами, и за Натальей. Да сама свалилась с гриппом. Помогай, Полинка! Ты единственный родной человек!
Полинка задумчиво посмотрела на взъерошенного чуть не плачущего Витька, на испуганных Мышат и неожиданно для самой себя согласилась. Всю ночь она не спала, всё прокручивала в памяти разговор с Витьком и такие важные для себя слова про родного человека. Как же они грели эти слова!
Утром на работе она написала заявление, попросила неделю за свой счёт и отправилась к Витьку. Дом поразил её своей неухоженностью. В маленькой спальне на кровати сидела её разлучница. Мышиный Хвостик. Лицо жёлтое. Взгляд безжизненный. Полинка обратила внимание, как беспокойно двигались её руки. Только они и казались живыми на этом высохшем теле. Разлучница даже головы не повернула на робкое Полинкино: «Здравствуй!» На окошке, на полу, на стульях – везде лежали пластмассовые разноцветные кубики. Аккуратно сложенные в пирамидки по цвету. Красные – с красными, синие – с синими.
– Ты только кубики не трогай, – проговорил Витёк, – а то она разволнуется. Пока кубики сложены, она спокойна.
Полинка оцепенела. Такого она не ожидала.
– Да ты не бойся, – Витёк поморщился, – она безобидная. Только если кубики трогают, она кричать начинает.
Он помолчал.
– Она не всегда такая была. Это после родов началось. Роды тяжёлыми были. Сначала стала кубики сетками домой таскать. Я думал, пацанятам. Потом разговаривать перестала, замолчала. И никого не узнает: ни меня, ни мелких. А так она безобидная.
Он подошёл к жене и погладил её по тусклым волосам, завязанным в хвостик. Женщина никак не отреагировала на мужнину ласку...
Витёк уехал. А Полинка осталась. Она осторожно заглянула в спальню. Мышиный Хвостик так и сидела на кровати, безучастно глядя в стенку. Только её руки, казалось, жили отдельной беспокойной жизнью. Всё разглаживали старый фланелевый халат в красных вишенках на худеньких острых коленках. Полинка заметила, что вишенки на коленках почти стёрлись. Она подошла и села рядом с Мышиным Хвостиком. Помолчала.
– А я ведь тебя убить хотела, – тихо сказала Полинка. – Было дело. А оно видишь, как жизнь повернулась.
Полинка опять помолчала, вздохнула:
– Ты прости меня. Прости за мысли мои дурацкие! Ты не волнуйся, я за пацанятами присмотрю.
Женщина всё так же безучастно смотрела в стенку, только руки мелко дрожали.
Вечером Полинка забрала из садика Мышат. Весь день она скоблила, стирала, отмывала, гладила. Дом изменился неузнаваемо. И теперь Мышата недоверчиво смотрели на Полинку и испуганно жались к стене. Полинка накормила их блинчиками с молоком, на ночь выкупала, нарядила в чистые пижамы. Раскрасневшиеся мордахи всё так же таращились на неё печальными глазищами, но испуг исчез. Полинка подхватила Мышат на руки и понесла спать. Она не знала колыбельных и, подумав, запела низким грудным голосом: «Огней так много золотых на улицах Саратова, парней так много холостых, а я люблю женатого». От Мышат так уютно пахло молоком и цыплячьим пухом. Полинка закрыла глаза и представила, как будто Мышата – её дети. Её, а не Мышиного Хвостика. И вообще, никакого Мышиного Хвостика нет. А есть она, Витёк и их дети. А та, за стеной, пусть не мешает им. Пусть вообще исчезнет. Хорошо, если бы исчезла.
Дни пролетали незаметно. В хлопотах...
Но Полинка понимала, что обманывает себя. Витёк – только вошёл в дом – сразу в комнату к ней, к Мышиному Хвостику бросился. По плечам гладит, в висок целует. А потом уж Полинку заметил. Конечно, благодарил, в комплиментах рассыпался. Только что Полинке эти слова! Слова они и есть слова. Пустота. А сердце его там, за стенкой, у разлучницы.
– Чего ж ты её в интернат не сдашь? Чего мучаешься?
Это Полинка уже вечером спросила, когда Мышата спать улеглись. Не удержалась.
Витёк посмотрел на неё долгим внимательным взглядом.
– А что ж я потом сыновьям скажу, когда подрастут? Что я их мать из родного дома свёз в приют? Как же я оправдаюсь перед ними? Неет, Полинка. И в радости, и в горе. Всё вместе.
И Полинка подумала, что такого Витька она не знала. И остро позавидовала вдруг той, за стенкой, которая сумела так привязать к себе мужика, что даже больная, негожая, а нужна ему. А вот Полинка не сумела удержать. И так ей обидно стало, так горько. Полинка смотрела на усталое лицо Витька, на суровые складки, прочертившие лицо, на ранние морщинки, на седые виски и думала, что такой мужчина ей и нужен. Вот такой вот, серьёзный и верный. Как он сказал? И в радости, и в горе – вместе.
А Витёк попросил её ещё неделю посидеть с Мышатами, пока он не найдет сиделку. И она, скрывая обжигающую радость, согласилась. Жизнь пошла привычная и в то же время тревожно-радостная. Витёк всё время был рядом. И Полинка, занимаясь домашними делами, иногда ловила на себе его задумчивый взгляд. А уж она и не знала, куда его посадить, как угодить. Всю свою одинокую незадавшуюся жизнь она даже не представляла, какая это радость – ждать мужа, ухаживать за ним. И Полинка наслаждалась непривычной для себя ролью.
Вечером они сидели с Витьком за столом. Чай в чашках давно остыл, а они всё говорили и говорили. И казалось Полинке, что в карих глазах Витька плещется нечто большее, чем благодарность. А когда Полинка пошла к раковине сполоснуть чашки, Витёк взял её за руку, огрубевшую от работы, и притянул к себе. Он целовал её шершавые ладошки и шептал ласково.
– Полинка, Полиночка!
Ох, и жаркой же оказалась эта ночь!...
Утром Полинка привычно метнулась на кухню готовить завтрак, будить и собирать в детский сад пацанят. Провожать Витька на работу. Потом – в спальню. Помыть Наталью, поменять памперс, расчесать, усадить у окна. Утреннее солнце заглянуло в окно, и кубики засияли алым цветом. Управившись, Полинка присела рядом с Натальей.
– Ты меня не бойся. Я тебя не обижу. И пацанят твоих я уже, как своих люблю. Мишка сегодня чашку разбил. С ёжиком. Расстроился. Пойду куплю ему такую же. А Ванечка котёнка вчера принес. Забавный! Он ласковый Ванечка, жалостливый. Ты прости, Наташ, что я вроде как тебя заменила. Так получилось. Не моя вина. Сначала ты меня заменила. Теперь вот я тебя.
И всё пошло своим чередом. Витёк, уходя из дома, целовал жену венчаную, а потом – жену невенчаную. И Полинка понимала: так надо. Так должно быть по справедливости. Полинка уволилась с работы и переехала к Витьку. Подруги ахали и крутили пальцами у виска. А Полинка утешала себя: Ну так что ж? Знать, судьба у неё такая. А что соседи да подруги языками чешут, так пусть их, раз заняться нечем. Ей, Полинке, всё равно. Она счастлива. У неё теперь есть муж. У неё двое сыновей! И они называют её мамой Полей! И ещё есть Наталья. Мама Наташа. Вот такая теперь у неё семья. Такую семью ей Бог дал. И спасибо Ему!
Полинка достаёт из шкафа белый атласный халат в тиснённых розочках. Давненько она его не надевала. Она с улыбкой смотрит на свое отражение в зеркало. Ничего! Подрастут мальчишки, пойдут в школу, и Полинка родит им сестренку. А как же! Конечно родит! Витёк вон каждую ночь шепчет ей, какая она горячая да ненасытная. Понятное дело! Она же не снежная баба.
Примечание редакции: рассказ дан в сокращении.